Короткие рассказы. О мечтах, изменах, потерях и находках - Инна Гри

****

Домой мечта вернулась к ужину. В обеденном зале было шумно. По левую руку блестящее сияние сервированных изысканными яствами столиков мелькало огоньками радости, – за ними смаковали каждый глоток. Справа, за чёрно-белыми бесплодными столами, быстро поедали чьи-то жизни.

Она хотела тихонечко пройти на своё место, но споткнулась об стул и чуть не упала.

Гул голосов затих, все обернулись в её сторону и наперебой стали зазывать:

– Иди к нам, – просили переливающиеся радугой как капли воды на солнце разноцветные подружки, – мы научим тебя подгадывать время исполнения.

– К нам, к нам, – басили торопливые едоки, – с нами легче. С нами всегда что-то происходит, мы живём быстро. Чем меньше ждёшь, тем неожиданнее результат. Сегодня у тебя получилось.

«Как же быть? Я для них чужая. Чужая и для них, и для людей. Просто чужая мечта», – подумала она и сказала:

– Нет! Первый раз я исполнилась, как смогла, а теперь подожду, пока кто-нибудь шепнёт: «Хочу свою собственную мечту».

Реставратор

Гружёная фура выскочила из-за поворота и тут же начала складываться. Огромный прицеп разворачивался наперерез плотному потоку машин, набитых дачниками, рассадой, бутербродами и стремлением вырваться из душного города.

Как же мне не хотелось ехать на этот пикник, кто бы знал!

Жму на педаль, но у тормозов тоже есть предел. Предел терпения и боли. Они сражаются за себя. За меня. За нас.

– Стой. Стой, тебе говорят! Надо сейчас же остановиться, – нога вжимается в мясо, в плоть, в кишки автомобиля, продавливает его насквозь, и пятка как будто до кости истирается об асфальт. Руль ничего не может сделать. Хочет, но не может.

«В машине дети. Отпусти педаль и выровняй колёса», – на мысленном экране всплывает подсказка.

Бесполезно. Инстинкт выскакивает и… прикрывает разум непробиваемым колониальным шлемом. Вечно у меня так. Зажатый дверью палец я тоже не раз немедленно выдирала, не дожидаясь, пока откроют.

Инстинкт один на всех – увернуться, выжить, отскочить в сторону.

В обе стороны от дороги – как шашки с доски – на обочины слетают автомобили и тормозят о столбы и деревья.

Не могу на обочину, нельзя рисковать. Жму на педаль. Знаю, что нельзя, но жму. Вижу, что дорога уходит вправо, и нас разворачивает жизнью на смерть.

«Марина, ты уже не чувствуешь ногу. Что будешь делать?» – Спрашиваю я себя и отвечаю: «У меня есть булавка.»

«Ну?» – Интересуется педаль. «Некогда», – выкручиваюсь я. «Тогда просто представь», – визжат тормоза.

Организм призвал нервный импульс, – и тормоза высвободились, вдохнули, и колодки с новой силой вцепились в диски. Этого хватило, чтобы выровняться. Второе дыхание открывается не только у бегунов. Автомобиль остановился.

Катя захныкала. Ванька раскрыл рюкзак и вытащил мешок с конфетами.

«Воображуля», – дразнили меня в первом классе. «Не придумывай», – говорили в пятом. «Хватит врать», – твердила мама. «Как тебе это в голову пришло?» – Спрашивали сокурсники. «Откуда вы знаете?» – Интересовались пациенты.

Исчезнувший поворот событий вспышкой одного кадра унёсся прочь: срезанная об раму прицепа крыша нашей машины.

Последнему в длинном ряду легче тормозить. Ему не надо думать о тех, кто сзади. Чем ближе к концу, тем легче остановиться. Посмотри на цепочку идущих: без верёвки каждый следующий будет чуть дальше от предыдущего. Не догнал – и не надо, и уже не стыдно, что отстал.

«Вырвался вперёд», «Нас не догонят», «Хороший старт», – о первых. «Отстающий», «Тормоз», «Потеряшка», – про последних.

Почтительное расстояние, спасибо. Твоё присутствие бесценно. Можно познакомиться с твоими родителями? Кто тебя воспитывал? Кто научил соблюдать границы допустимого? Кто помог заморозить энергию догонявших и оставить их вдалеке от меня?

– Ребята, из машины не выходить. Скоро вернусь, – говорю детям.

Небо спрыгнуло и выставило коридор. Расстояние до фуры – как сто километров и один миг. Уходящие в никуда и в бесконечность стены. Глухие и слепые. Ничего не вижу, ничего не слышу; двигаюсь механически. Иду на зов.

Перепрыгиваю через обломки, перешагиваю через огонь. Чистая пустая голова. Наготове руки и адреналин.

Дистанция – в метрах. Что за ними? Не знаю. Ничего не чувствую.

Возможно, потом эмоции собьют меня с ног, затянут под воду, ударят под дых, вольют горячей водки. Пусть.

Иду по этому коридору пустоты. Обостряется – как заточенный карандаш – лишь ген спасателя. Все остальные состояния, ощущения и мысли уходят прочь. За эти непрошибаемые небесные стены. Надо спасать. Даже если не просили. Даже если нельзя и страшно.

– Аааааа, – доносится справа.

Прохожу мимо. Осознанный крик. Это не мне. Иду на молчание. На бессознательное.

– Помогииииите, – слышу из-под обломков.

Тоже мимо, тут нет даже боли. Просто придавило.

Вылетевшего через лобовое стекло переехали дважды. Он ещё жив, но его не спасти. Транспортировке не подлежит. Дальше.

Что меня ведёт?

Иду на тишину. В ярком полыхающем грохоте слышу тонкую тишину в маленькой машинке. Внутри месиво. Пахнет ужасом.

Посмотрите на мои руки. Сама не вижу. Перед глазами только то, что должно быть, но чего нет. Восстанавливаю картину как реставратор прорисовывает пропавшие детали.

– Боооольно, – молчит пострадавший.

Мысленно отвечаю:

– Потерпи.

Ожог

– Если ты разлюбила, то лучше убей. Ножи наточу, только ты не жалей.

– Нет, я не знаю, хочу ли сама оставить наш дом, сказать: «Я ушла».

Мечусь между счастьем своим и твоим, теряюсь в потёмках, меня не брани.

Тебе не скажу: поняла, что люблю, но жить всё равно без него не могу.

***

Марыся сбавила скорость и съехала на грунтовку. Через полчаса, когда шум шоссе скрылся за очередным поворотом, она выключила двигатель и зашлась в крике:

– Ыыыыыыыы. Ыыыыыыы. Ыыыыыы. Дура, дура, дура, какая же я дура! Ыыыыыыы. Зачем отпустила её? Ыыыыыы. Ыыыыыы.

Она орала, и орала, и орала, пока не вывернулась наизнанку. Орала громче, чем когда летела в пропасть. Только в этот раз не было спасительной руки. Орала, пока не прошёл надрыв. Пока не стал тихим голос.

– Ы, – выдавила она, но крик не шёл.

«Лучше бы я сама пошла к Мареку. Ыыыыы. Ыыыыыы. Ыыыыыы,» – мысль перескочила на крик. Как хлыстом огрела себя мужчиной.

***

Десять лет назад она влюбилась в горы, срослась с ними, доверилась им. Поднималась на самые неприступные вершины и не думала, что с ней может что-то случиться. В тот день они шли хорошим темпом, но Марыся решила ускориться и поспешила. Наверно, плохо закрепилась… и сорвалась; увидела испуганные глаза и руку, но это была не его рука.

У Селены так и остался шрам от ожога – она перехватила летящую верёвку.

***

Марыся разобрала фотографии, нежно коснулась любимых губ, очертила кудряшки и швырнула в камин кусочки прошлого. Разложила оставшиеся на столике и замерла. Потом тряхнула головой, собрала и перетасовала боль и нежность «колоды», сдвинула, подсунула одну часть под другую и, помедлив, перевернула верхнее фото. Опять.

Девушка со злостью кинула стопку в огонь, вышла на веранду, подхватила пакет с дисками и отправилась в мастерскую.

– Все подряд. Я помню, – приветствовал её приёмщик, – завтра после 16.00.

***

Марыся разобрала фотографии, нежно коснулась любимых губ, очертила кудряшки и под шелест пластинки швырнула в камин…

Селена тихонько открыла дверь. Музыка. Марыся никогда не угадывала. Не то, что Марек. Он и из дерева любые фигурки мог вырезать. Сейчас он терпеливо ждёт. Пишет: «И кровь моя, с твоей сливаясь воедино, питает сердце сына».

Утром Селена ушла, и Марыся опять подсела к камину. Другого способа избавиться от отпечатков подруги на своей жизни она не знала.

Бумага чернела, корчилась в огне, рассыпалась пеплом воспоминаний. Девушка перетасовала оставшиеся снимки, сдвинула, переместила части и открыла верхнее фото. Судорожно раскрыла всю стопку. Ушла.

Она кинула «колоду» в огонь, вышла на веранду, подхватила пакет с дисками и отправилась в мастерскую.

Конец ознакомительного фрагмента.